Зимой 1974 года Вернеру Херцогу было 32 года: он уже снял принесший ему мировую славу игровой фильм «Агирре, гнев Божий», и заявил о своем особом подходе к документалистике в «Великом экстазе резчика по дереву Штайнера» длиной каких-то сорок минут, но до сих пор способном сделать зрителя на полтора века мудрее. Той зимой на уме у Херцога был не следующий фильм, а вопрос жизни и смерти: его учитель и подруга Лотта Айснер сильно заболела. Немецкое киноведение могло осиротеть, и Вернер был категорически против такого поворота. Он попросил Лотту отложить разбирательство с костлявой до тех пор, пока он не доберется пешком из своего дома в Мюнхене до квартиры Айснер в Париже. Может ли совершенно бессмысленный с точки зрения холодного рацио поступок перерасти в чудо как крик в Альпах в лавину? Замерзающими пальцами, с перехваченным дыханием, навязчивыми мыслями, застрявшими между ушей и величественными галлюцинациями о прошлом Европы перед глазами, Херцог двадцать дней вел путевой дневник. В русском переводе он мог бы называться «Уход в снег» или «Угрюмое паломничество» (так Херцог позже охарактеризовал свой поход), но по согласованию с Вернером мы решили оставить оригинальное название без изменений —  «О хождении во льдах» — перефразировав лишь обложку первого немецкого издания (1978, Hanser Verlag). На фотографии сияющий Херцог совершает кульбит — снимок сделан два года спустя, когда Вернер уже убедился, что его отчаянные жесты могут изменить мир. Что ж, у фата-морганы есть литературный аналог, теперь и на русском: 
 
«Насколько мы сами превратились в машины, в которых сидим, видно по лицам. Отряд расположился передохнуть, уйдя левым флангом в подгнившие листья. Ко мне прицепился терновник, не буквально, а в виде слова: «терновник». Вместо него на земле лежит брошенный обод от велосипеда, без резиновой шины, разукрашенный по всей длине красными сердечками. На этом повороте я вижу по следам от колес, что машины сюда заворачивали по ошибке. Мимо проплывает лесная гостиница, огромная как казарма. Там — собака, монстр, теленок. Я понимаю, что сейчас он набросится на меня, но, к счастью, распахивается дверь и теленок заходит внутрь. В поле зрения попадает щебенка, потом она уже под ногами, до того глаз уловил движение земли. Несовершеннолетние девочки в мини-юбках собираются рассесться по мопедам других несовершеннолетних. Я пропускаю вперед какое-то семейство, дочь зовут Эстер. Кукурузное поле, неубранное, пепельно-серое, оно шуршит, хотя ветра нет. Это поле, то есть смерть. Я нашел обрывок плотной белой бумаги ручной выделки, напитанный влагой, лежавший на мокром поле лицевой стороной, и, подняв его, перевернул — в надежде, что смогу хоть что-нибудь прочитать. Да, там могло бы быть написано ЭТО. Но теперь я вижу: лист пуст, — и никакого разочарования.
          
Под Дёртельбауером все всё позапирали. Ящик с пустыми бутылками из-под пива стоит на обочине и ждет, чтобы его забрали. Если бы овчарка, да что я говорю — волк! — не жаждала так очевидно моей крови, я бы вполне мог удовлетвориться собачьей будкой, чтобы провести в ней ночь: по крайней мере, она выстлана соломой. Показался велосипед, при каждом полном повороте колеса педаль ударяется о щиток, закрывающий цепь. Рядом со мной и надо мной проволока под током. Вокруг меня потрескивание от напряжения. Этот холм никого никуда не манит. Прямо передо мной, внизу, деревня, озаренная собственным светом. Где-то далеко справа, почти бесшумная, должна проходить оживленная трасса. Снопы света и никакого звука».

Перевести такой текст — задача неординарная: визионерская проза не терпит неточности и фальши, состояние озарения — чрезвычайно хрупкая вещь, где-то треснет и все выбрасывай. На нашу и вашу удачу с книгой потрясающе справилась Марина Коренева, переводчик Рильке, Ницше и Хандке. Помните ветер в груди в 18 лет, щемящее чувство обретения чего-то невыразимого? «О хождении во льдах» это лаконичная поэма в прозе об этом чувстве, что в глубине памяти хранит каждый живой человек — кроме тех, кто уже подгнил изнутри. Последним, впрочем, и Херцог недоступен, так что чего с них взять. Разве что табачка отсыпать.